И не любят их потому, что русский еврей (да-да, именно русский – такое вот самобытное явление) обладает всеми теми чертами характера, которые так необходимы для выживания в России. Хитрость и пронырливость в хорошем смысле этих слов – куда у нас без них? Кто в России не боится критиковать вечно вялые и неповоротливые власти, кто осмеливается требовать лучших условий жизни? Русский мужик? Да Боже упаси! Русский человек, как вол, тянет на себе и вороватую власть, и тяжёлую свою долю, и что показательно – молча. Разве только в адрес своих близких чего рявкнет и надаёт оплеух жёнам-детям, чтобы не доставали своими мелочными нуждами, разве изредка когда возмутится, начнёт бодаться с внешним миром – опять-таки молча или грозно мыча что-то невнятное, – да и насадит на рога всегда не того, кого было нужно, кто на самом деле был виновен в создании тяжёлого положения. Потом невинно убиенных торжественно снимают с рогов и причисляют к рангу страстотерпцев, а посмевшие позволить себе выплеснуть свою многолетнюю ярость каются в содеянном и посыпают голову пеплом.
«Они там в США расизм хотят победить, а у нас люди одной расы чего-то делят и никак поделить не могут», – смущённо думал иногда Иван Ильич про далёкую Америку, где теперь жили его дети. То есть, как человек образованный, он всего этого не принимал. Но сейчас почему-то остро почувствовал какой-то необъяснимый дискомфорт и тревогу от узнанной информации относительно своего имени. Еврейский вопрос в России нынче был неактуален: его вытеснило противостояние на Северном Кавказе. Былого пыла нет, да и вообще давно замечено, что антисемитизм во втором – третьем поколении слабеет. «Морда жидовская» окончательно уступила место просто «морде нерусской». «Морда кавказская» как-то не прижилась. Жидовская – это грубо и оскорбительно, а кавказскими могут быть и очень хорошие явления жизни, например: вина, курорты, кухня. А если говорят «морда», то непременно надо к ней дальше присовокупить что-то хамское. А что может быть хамского в таком величавом слове, как «Кавказ»? Что касается еврейства, то про многие желательные качества в человеке скажут «еврейский ум», «еврейская пронырливость». Никак не жидовская. Есть даже такие русские люди, которые даже не догадываются, что слова «жид», «жидовский» имеет отношение к евреям. Они крепко уверены, что всё это производные от слов «жадный» или даже «жидкий, жиденький».
Но всё же осталось некое смутное от давности веков убеждение, что «если в кране нет воды – значит, выпили жиды, а если в кране есть вода – значит, жид нассал туда». Как-то несравненно легче живётся, когда кто-то чётко обозначил конкретных виновников твоих бед и лишений. И этот «кто-то» сразу становится таким дорогим и заботливым, ну прямо, как отец родной, так что невольно начинаешь с радостью выполнять любые его команды. И чем мы умнее собак Павлова?..
«Да что ты так разнервничался? – сказал Ивану Ильичу его внутренний голос. – Ты же Иван, а тут Иоанн! Мало ли, какие могут быть нюансы. И вообще, сейчас в книгах столько опечаток, что ещё и не такое можно вычитать».
Этот довод как-то слабенько подействовал на Ивана Ильича, но всё-таки он немного успокоился.
«Точно – авитаминоз, стопроцентно! Решено: после работы – в аптеку за витаминами, – думал Иван Ильич. – А то такой нервный стал, что самому страшно! А что тут про другие имена? Вот Илья, например… Да что ж такое?! Этот Именослов какой-то сионист составлял!.. Вот они с какого края решили зайти, чтобы никто и не догадался об их происках… Вот тебе и бабье чтение! Ну, а как узнает кто?..»
Напротив «исконно русского имени» Илья были так же нахально напечатаны три маленькие буковки «евр.» и перевод имени с этого самого евра: «крепость Божия». Иван Ильич нервно рассмеялся и сам испугался звука своего смеха, таким он показался ему нездоровым.
«Может у меня что-то с глазами? – подумал он. – Точно авитаминоз».
Он продолжал листать Именослов, и чем дальше, тем страшнее ему становилось. Так он узнал, что его благоверная Анна Михайловна тоже носит имя и отчество этого самого евр-происхождения. Иван Ильич не в силах был выговорить это слово полностью: для него это было слишком невыносимо. Окончательно его добило то обстоятельство, что его фамилия Семёнов происходила от евр-имени Симеон. После этого Иван Ильич впал в какую-то странную апатию и уже ничему не удивлялся. Такое с ним было, когда он много лет тому назад сломал ногу. Сначала была нестерпимая боль, а потом наступило какое-то оцепенение, даже отупение: мол, кричи – не кричи, а что случилось, то случилось.
Три маленькие буковки, которые отравили всё его дальнейшее существование, ещё несколько раз встречались ему в Именослове. Вдруг до его ушей долетел какой-то странный звук: сначала был далёкий гулкий стук, который постепенно перерос в отчётливый грохот. Кто-то остервенело стучал в дверь технического отдела. Вдруг у Ивана Ильича внутри вспыхнула какая-то неудержимая ярость: «Да что ж это такое! Дадут мне сегодня покой или нет?!» Продолжавшийся стук говорил, что не дадут.
Иван Ильич подлетел к двери, яростно распахнул её так, что чуть не сбил с ног стоявших за ней Пашу, Зинаиду Олеговну и лаборантку Машеньку.
– Вы что себе позволяете?! – заорал Иван Ильич. – Вы где находитесь? Дома у себя можете так стучать, коли руки чешутся!
– Иван Ильич, голубчик, что с вами? – тревожно спросила Зинаида Олеговна. – На Вас лица нет! Что случилось?